Eingang Klamurke Klamurkosophisches

Про стрекоз живых
и стрекоз залитых

Из докламурковских времён

- стр. 3 -

Переписка
Georges Raillard - Raymond Zoller

Georges Raillard
15 марта 1982

Многоуважаемый господин Цоллер

«Вы» или «Ты» — это различение мне важно, поскольку оно содержит возможность сближения. Внутренний процесс воплощается во внешней форме общения. К сожалению эта форма – как большинство социальных форм – превратилась в пустой ритуал: форма утратила содержание. И, как Вы пишете: язык утратил свою ценность; и он под угрозой превратиться в пустую форму. Или же – как на примере научного жаргона – может быть содержание приняло уже такой характер, что невозможно придавать ему соответствующую и доступную человеку форму.

И я хочу, чтобы то, что я говорю или пишу, соответствовало тому, что имею в виду; но порою это трудно. Как бы то ни было: с удовольствием буду писать «Ты». (На здоровье!) (…)

Тот факт, что я стал учиться в университете, это – по сути – результат необдуманной машинальности. Родился я в солидной буржуйской семье, где большое значение придают порядочному образованию и выбору соответствующей статусу профессии. Ведь так принято, что после экзаменов на аттестат зрелости вступают в университет, изучают что-нибудь забавное, и, вконец, становятся солидными гражданами. Что, однако, я понял только перед последней третьи моей учёбы, а не в начале!

В общем-то кишит студентами, который учатся лишь потому, что это так принято; но, похоже, они никакого недостатка не ощущают. Ну ладно, если они при этом довольны, то следует принимать это как есть. А что касается меня, то, однако, я заметил, что это ошибка – изучать что-нибудь без внутренней потребности познания и знания, без настоящей личной воли. Мне кажется, что это – злоупотребление.

Вот так я это вижу: я изучаю что-нибудь, однако «я» - это не моя личность, а своего рода «я» функциональное; и то, что я изучаю, ни изменяет меня, ни развивает; не трогает меня в моей душе, не связывается с моим бытием, а строит внешнюю искусственную сменную личность, которая в дальнейшем должна как можно эффективней функционировать в социальной сфере и в профессиональной жизни. Тут, естественно, возникает раскол: с одной стороны - первоначальное «Я» со своими вопросами, которое ищет свои задачи, которое таит в себе свои волевые стремления; и второе «Я», которое, оттесняя его, внешне накладывается на первое, и, воспитанная к функциональности, выступает во внешнем мире.

Вот пример: разбирали мы несколько сонетов испанского поэта Francisco de Quevedo, который жил во время Барокко. Эти сонеты – очень пессимистичны; тема их – бессмысленность жизни перед лицом неизбежной смерти. Ну, в общем-то много болтали о стиле, о биографии этого человека, о „Carpe diem“ Вергиля, о реакции современников, и тому подобном. А вот о чём не говорили: действительно ли жизнь бессмысленна перед лицом неизбежной смерти? («Мы здесь ведь не занимаемся философией или психологией!»)

В современной науке самым убогим состоянием, пожалуй, отличаются дисциплины философские и исторические. Естественные науки, конечно, много чего ужасного сотворили; однако – химия – это химия, физика – физика, атомная физика – атомная физика. Что есть атомные бомбы – это не вина атомов и их исследования. Дело в недостаточном человеческом, гуманитарном образовании всех тех, кто в этом исследовании участвовали и участвуют; и в этом, мне кажется, была бы задача так называемых гуманитарных наук. Тут была необходимость создания нужного равновесия; и именно здесь эти гуманитарные науки промахнулись и все дальше промахиваются, так как перестали учитывать человека: по образцу естественных наук, где человек в исследуемой области еле учитывается. Если в естественных науках он выступает только как исследователь, то в гуманитарных науках он одновременно является предметом исследования. Ведь именно здесь цель этих наук!

А человек ведь всегда личность, Я. Это ведь самое существенное в нем! А вот, если гуманитарные науки из своих деяний выкидывают личность, то они действуют в пустом пространстве и точно никуда не годятся: чистейший паразитизм, пустое мудрствование.

Не приближают они меня ни к внешнему исследуемому миру, ни к самому себе; только создают какой-то призрачный мир, существующий без всякого сущностного отношения к чему-либо и являющийся чистой самоцелью. Как я уже сказал: забавно это, но без малейшего глубинного смысла и безо всяких последствий. Но ведь: Чем-нибудь же надо заниматься!

Это – коварный процесс отчуждения: ведь кажется, будто занимаешься «духовным». Выгоняется «Я» из его собственных пределов; думаешь, будто становишься «Я», но фактически дело всего лишь в том, что приобретаешь таковое. Вот именно в этом злоупотребление: духовное якобы развивает собственную духовность, а фактически служит лишь для того, чтобы вытеснять её и подавлять.

Роковое в этом то, что из-за такой многолетней практики и привычки подлинное «Я» действительно исчезает. В конце концов действительно уже не знаешь: Что мне нужно? Чего я хочу? Что я думаю? И даже: Что я есмь? А видишь лишь мрачную пустоту; действительно утратил контакт с самим собой: дело для психиатра. И вот в конце своей учёбы можешь сказать: много знаю, но ничего не умею…

Что-то странно: а может быть настоящая объективность возможна лишь там, где по-настоящему присутствует личность? Может быть, они не противоположны друг другу, а взаимно обуславливаются?

Zwischenfliege

Raymond Zoller
23 марта 1982

Для начала я хочу обрисовать что меня привело к сочинению таких и похожих вещи.

Десять лет назад, когда в беседе с друзьями возник вопрос, не стоило ли бы мне приступить к какому-либо обучению, к какой-нибудь учёбе – я весь круг рассмешил вот таким образом: это только тогда, когда я буду достаточно развитым, чтобы, весело развлекаясь, сидеть над головами преподавателей и смотреть, как они что-нибудь, что они путают со мной, заворачивают в испанский сапог.

Но не удалось мне завоевать такую свободу. Может быть сейчас она есть, или хотя бы уже поблизости; но это меня теперь уже не интересует: я целенаправленно иду своей дорогой и больше не участвую в этом надувательстве с дипломами и обучениями. Теперь я уже окончательно понял, что это извращённое проведение пустых ритуалов на безрассудной охоте за дипломами – это не что-нибудь неизменное, каким-то божьим законом, а просто результат человеческой слабости и глупости. Участие этой позиции в формировании заметно приближающейся социальной катастрофе, скорее всего, немаловажно: человек отстраняется. Поэтому я считаю своим человеческим долгом: бороться с этим.

Я ничему не учился; являюсь 32-летним дилетантом. Даже без аттестата зрелости. Что дошёл до среднего образование я ныне считаю ошибкой: то того, как я попал в школу у меня ещё много к чему был живой интерес; а по мере того, как в школе стали заниматься этим «интересным», оно быстро надоедало. Когда я освободился оттудова, я был пустым, без жизни, да и еле мог мыслить. В дальнейшем лет десять блуждал, чтоб освободиться от этой скорлупы.

Блуждал я в поисках подлинной жизни и ясных мыслей. И все больше и больше я сознавал, что найти такое в существующих образовательных учреждениях невозможно; наоборот: я чувствовал, что тем основательней здесь отрезают от действительности.

Порою я думал, как приятно было бы встречать человека наподобие русских старцев (наверно знаешь старца Сосиму из «Братьев Карамазовых» Достоевского): жива была тоска по настоящему учителю.

В 1975ом году познакомился с работами Р. Штейнера1 и с его учениками. Заниматься работами Штейнера я продолжал; это для меня стало веской помощью; с антропософов же, точнее с официальными представителями этой антропософии, со временем удалялся.

Твой упрёк, что гуманитарные науки предали свою задачу, касается тоже антропософской духовной науки.

При последовательном подходе к антропософской духовной науке человек мог бы найти своё место. Но из-за того, что по широким кругам антропософия деградировала в догматическую систему, в связи с чем одно отчуждение было заменено другим – эта возможность отпала: старый менталитет сохранился и только прятался за более пёстрыми красками. Но это не только означает нейтрализацию тех возможностей, которые появились благодаря работам Штейнера, но сверх того переворот к худшему: современный антропософ имеет гораздо больше возможностей выдавать бездуховность за дух, застой за развитие, несвободу за свободу.

Zwischenfliege

Georges Raillard
31 марта 1982

Твой путь отличается от моего пути почти во всех внешних обстоятельствах; но все же есть разные параллелизмы, вещи, которые мне как-то знакомы.

Вот, например, школа. Для знатока условий в Базельских школах большим значением отличается тот факт, что я изучаю языки английский и испанский. Ведь посещал я такую школу, где дипломным предметом был язык древнегреческий, а не английский. Английский язык был предметом факультативным, которым занимались по личному интересу, а не в связи с оценками. А испанский там вообще не преподавали; этим я занимался самоучкой. Это тогда были предметы, так сказать, непорочные: моё отношение к ним не было испорчено необходимостью оценок, зубрёжкой и интеллектуальной болтовнёй. То же самое с русским языком в качестве факультативного предмета. Русский язык для меня по сей день незапачканный, так как, слава богу, я его не изучаю. А немецкие классики, например, по сей день для меня вражеская территория. Ныне, правда, уже нет такого барьера из фрустрации и скуки, что мешал бы мне читать Гёте; уже не предпочитал бы сжечь эти книги. Ныне скорее – власть привычки. Если у меня есть проблема какая-нибудь, то никак не могу предполагать, что Гёте или Шиллер мне могли бы чем-нибудь помочь. От фрустрации из-за образовательного балласта остались только равнодушие и отсутствие интереса; флегма какая-то (что и так соответствует моему характеру). Крайне трудно мне прийти к какому-нибудь индивидуальному отношению к этим классикам; слишком долго просто жил я в привычке слышать об этих лицах только пустую интеллектуальную болтовню. (…)

Я постараюсь показать, что настоящая объективность может возникать только там, где присутствует настоящая личность (я ещё не дозрел, чтобы понять, правда ли тоже обратная связь). Где отсутствует одно или присутствует в каком-то искажённом виде – тоже с другим что-то не так. По моему опыту в современной университетской учёбе упускается и то и другое. Тут нет ни объективности, ни личности, а какая-то сумбурная смесь, которая приводит к тому, что как мнимая личность по какому-то мнимому предмету проходишь мнимое образование. Утратишь контакт по двум сторонам: вовнутрь и вовне. Исчезают обе стороны действительности. А это приводит к вопросу: каково должно быть образование личности, и каково образование объективности? (…)

Противна мне эта шумящая, злобствующая воинственность; терпеть не могу. К сожалению, этот менталитет я замечаю особенно в так называемых «левых» кругах. То есть, здесь он меня раздражает больше всего. Если у этих стариков в Кремле или в Белом Доме слышу такие речи – тут для меня нет ничего удивительного: от них я ничего другого не ожидал. Они ведь консервативны; им нравится старьё, даже если оно вздор; именно поэтому же их называют консервативными. Но вот, если поступают такие, кто хочет делать лучше, которые претендуют думать лучшие мысли, проводить лучшие деяния, и когда у них на человеческом уровне происходит то же самое, и заменяются только слова, тогда у меня лопается терпение. Идеология, догмата, упрямство, нетерпимость возвращаются через задний ход: в виде «личного опыта» и тому подобного. Застревают в своём опыте, не хотят расширять свой горизонт, смотреть дальше кончика своего носа; личный опыт становится интеллектуальной собственностью, подобно любой другой идеологии: идеологизирование собственного опыта. Из-за этого личного опыта мне почти невозможно сотрудничать с таким народом и с такими группами. Однако я допустил бы ту же самую ошибку, если б с такой же необъективностью стал бы не различать мысли и импульсы от способа их осуществления. И я сам не должен ограничиваться своим собственным опытом. Ты видишь, что я не против личного опыта. Я считаю, что именно он единственная возможная почва, единственная возможная исходная точка. Только оттуда точно нужно исходить: подниматься все выше и выше.

Ведь как-нибудь должно быть возможным найти срединную позицию между односторонним субъективизмом и односторонним объективизмом. Подчёркиваю: срединную позицию, которая основана не просто на затхлом компромиссе, а представляет собой что-то вполне личное, исконное. Своего рода «личная объективность» или «субъективный объективизм». У меня такое впечатление, что Штейнер шёл по такому направлению. Но ещё не умею всё охватывать мыслью.

В последнее время этот переход от личного опыта к объективному мышлению я пробовал проводить, опираясь на предметы повседневного обихода. (,,,) При этом я обнаружил, что в этих привычных предметах таится очень много философии, мыслей, духовного. Ну, впрочем, а где ещё это должно быть? Только стоит смотреть; смотреть в качестве личного опыта и непредвзятой объективности. Или же, именно: в качестве личной объективности. Если ограничиться самим собой и своими мыслительными силами, то, как ни странно, больше всего сблизишься с предметом. Но, в общем-то, это ведь логично: я должен быть у самого себя, чтобы быть способным подходить к другому: чтобы я мог подходить к другому. А кто ещё подходил бы, если я не я? Может быть какая-нибудь сотканная из принуждения, обязанностей мнимая личность, которую я путаю с самим собой, но которая насажена. Поэтому и логично: чем ближе я к самому себе, тем ближе я к предметам и к миру; как ни парадоксальным и непривычным это может казаться.


[1] Steiner, Rudolf (27.02.1861 – 30.03.1925) – Австрийский философ и феноменолог сознания. Его основной предмет, представленный главным образом в его центральной работе «Философия свободы» этический индивидуализм, по сей день, в общем-то, мало кто понимает. Как противники, так и многочисленные приверженцы ошибочно считают его создателем нового вероучения.
[Сочинённая в 1983ем году Раймодном Цоллером сноска. Названный сочинитель в принципе не возражает против тогдашней формулировки; однако ныне он это сформулировал бы чуть по-другому. В те времена он ещё чуть был в шоке от контраста между прочитанных у Штейнера импульсов и тем менталитетом, которую он замечал у многих приверженцев Штейнера (Р. Цоллер в 2021ом году)]

Назад к читательскому письму Продолжение переписки

Raymond Zoller