В центре деревни стоит старый храм. Он и на храм-то теперь не похож. Старое полуразвалившееся здание с табличкой на южной стене, где говорится о том, что этот памятник архитектуры охраняется государством. В этом можно увидеть символ самой деревни, истерзанной и разрушенной, но декларативно охраняемой государством. Смотришь на такую картину и невольно вспоминаешь два извечных русских вопроса: "Кто виноват?" и "Что делать?" – А может быть пора убрать первый из этих вопросов и поразмышлять над тем, что надо делать? А почему вообще над этим надо думать? Да потому что наша жизнь дошла до последней степени истощения. И не только в умирающей нашей деревне, но и в как бы процветающих городах; да похоже, что даже в тонущих в изобилии материальных благ западных странах сама жизнь что-то стала гнить…
Чем люди живы?
Ну – не нам решать, чем они живы; этот вопрос каждый должен решить сам для себя; не будем вмешиваться. А мы, кто работает над этим сайтом, видим общую разруху деревни, чувствуем общую беспросветность и смутно ищем какой-то сути, каких-то путей как нам жить дальше.
Так:
В полуразваленных деревнях Рыжково и Моисеевичи в рамках проекта «Школьный дом» уже четвертый год идут строительные работы; намечаются центры– своего рода центры социальной терапии –, где потерявшие смысл и почву могли бы в здоровой атмосфере найти применение для своих сил, совместно обретать какую-то суть; и все это переплетено со стремлением помогать и деревенскому населению встать на ноги.
Рассматривая существующие средства, возможности, общую обстановку, стараясь осознать перспективы и задачи дальнейшей работы, мы поняли, что дело тут не в разработке какой-то абстрактной программы. Современный человек в общем-то очень умен; нет ни какой трудности разработать самые остроумные программы; беда лишь в том, что такие программы существуют в чьих-то головах, а действительность течет дальше сама по себе. – Все зависит от конкретных людей, от конкретных их способностей и от возникающих от соборного взаимодействия таких конкретных людей перспектив и возможностей.
И вот: на этой отдельной странице мы хотели бы стремиться к пониманию сути такого соборного взаимодействия. А это не так уж просто; наоборот: даже крайне сложно. Много надо работать над собой, чтобы научиться различать суть от разных личных предвзятостей, тщеславия и т.д…; а то получается обычная бесплодная «демократическая» болтовня.
Вот начнем…
Вот так: и начали мы. И вскоре застряли. Много времени прошло с тех пор. Года два? Три? Точно не помню. А застряли мы из-за того, что все оказалось гораздо сложнее, чем мы думали. Стали мы размещать, в числе других просто замечательных вещей, отдельные тексты из книги «Добродетели» немецкого мыслителя Г. Витценмана. Замечательная книжка; сам переводил ее когда-то с немецкого; а немецкой публике, естественно, она была доступна еще до моего перевода. Помогать может она, эта книжка, разбираться в сути вот этого соборного взаимодействия, о котором идет речь. Может... А помогла? Похоже, что не очень; разве только расширила запас словесных личин. – Что дело не в книжках – я знаю уже давно. А до какой степени оно – не в книжках, я тогда до конца еще не осознал. Все еще надеялся... А зря надеялся. Отношение к книжкам что-то испорчено. Да не только к книжкам: к слову вообще. Чтоб восстановить целебный потенциал взаимодействия с книжками – сначала нужно заботиться об испорченном отношении к самому слову. Причем: при помощи слова же; другого инструмента у нас нет.
Сложно...
Пишет эти строки человек, родившийся и выросший на Западе. Ведь на самом деле: родился я и вырос в одной из этих Западных стран. А в тех краях, где я родился – отношение к книжкам и к слову очень уж сильно испорчено. Слов много, а толку никакого. Тонут в словесах, то вычурных, то откровенно банальных или пошлых, и почти всегда: пустых. Вырос я в стихии этой болезни оторванности слова от жизни. Долгие годы я ничего не понимал и просто страдал; а потом, постепенно, стал разбираться в патологии моей среды.
А в России, похоже, какие-то остатки живого отношения к слову сохранились; сохранилась даже слабая струя живой литературы. Да не только слабая струя: ведь в России есть – Солженицын: струя потенциально сильнейшая, а слабость от того, что многие не знают, что такой Солженицын – есть. (Есть ли на Западе такая потенциальная сила – не знаю. Даже если кто-нибудь есть – то из-за крайне испорченного отношения к слову вряд ли мог бы вмешиваться в развитие и остался бы в стороне).
Вот пошел интенсивный, так сказать, культурный обмен между Россией и Европой: на уровне сугубо неосознанном. Культурный обмен между совсем не понимающим себя Западом и не очень[1] понимающей себя Россией. И не понимающий себя этот Запад по разным причинам в России считается – авторитетом. А именно отсюда возникают, как мне кажется, какие-то дополнительные проблемы, и туман становится все гуще и гуще.
Вот так. Старался я разбираться в патологии той культурной стихии, в которой я вырос. Долгий это был процесс и очень мучительный, и мало дал результатов; но кое-что все же успел понять, да постепенно понимаю все больше и больше. Чтоб вести это разбирательство не в полном одиночестве – даже стал издавать какой-то журнал; сначала – на бумаге; потом: в Интернете. На немецком языке издавал; ведь разбираться старался именно в Западной неразберихе. И вот этот журнал – „Die Klamurke“ – как форум для совместной ориентации в дебрях наших современных заблуждений, отгораживающих нас от слова, от себя, от окружающих нас – бросим, уже на русском языке, в брешь нашей не удавшейся попытки «Самопознания».
В состав первоначальной русской «Кламурке» войдут, в основном, русские переводы главных материалов „Klamurke“ немецкой; а дальше – посмотрим.
А для первого знакомства предлагаю одну написанную мною несколько лет назад уже для русского читателя и прямо на русском языке статью: Показуха в заморской маске. Статья в чуть смягченном виде была опубликована в «Литературной Газете»; публикуется здесь несмягченный авторский вариант. – Вещь еще достаточно беспомощная; но что делать... Туман порождает беспомощность.
Ну вот, войдем в «Кламурке»
До встречи