Кламурке русская Klamurke Deutsch

Пустословие, конвенционализм, рутина

Из прочитанной австрийским мыслителем Р. Штайнером лекции

[...]

При тщательном историческом рассмотрении, в последней трети 19го века, вы можете обнаружить некоторые странности. Возьмем к примеру то, что появляется, в литературе, в письменности, читаемой всеми теми людьми, кто принимает участие в формировании духовной жизни, – мы заметим, что в последнюю треть 19 столетия, так примерно до середины 80, 90 годов, в немецкоязычном мире в журналах и даже в газетах царил совершенно иной стиль, чем ныне. Тогда существовал стиль, который жил в тонкой, филигранной мысли, обделывал ее, для которого было важно следить за ходом мысли, который был озабочен красотой мысли. Что касается нашего сегодняшнего стиля, то он, если сравнить его со стилем последней трети 19го века, огрубел и стал неуклюжим. Возьмем что-нибудь из написанного в 60, 70 годах теми, кто не обязательно был ученым или владел ученой степенью, а был просто в общем образован, и вы сразу увидите эту огромную разницу. Формы мыслей стали другими. Но то, что сегодня является таким грубым и неуклюжим – все это возникло ведь именно из той отточенной мысли, из того остроумия, что было распространено в последней третьи 19 века и вполне было принято среди образованных. Но при этом нам как раз открывается одно важное обстоятельство; – причем те, кто были участниками этих времен, и, не окостенев умом, теперь уже достигли зрелого возраста – будучи свидетелями всё это переживали; а именно: Стихия, которая тогда так жутко стала входить во всю духовную жизнь – это то, что я, символически выражаясь, назвал бы пустословием.

И на основе пустословия возникли отсутствие мышления[1], отсутствие внутреннего стержня[2], и отсутствие воли[3], распространяющиеся и возрастающие все больше и больше. В первую очередь все это возникло из пустословия. В основном пустословие образовалось за последнюю треть 19го века. Вы и по внешним событиям можете за этим проследить. События и обстоятельства, возникающие в разные времена то там, то здесь, не обязательно должны быть вам симпатичны; но даже тогда, когда они не симпатичны в той или иной форме можно наблюдать за ними в ракурсе их общечеловеческого значения.

Возьмите к примеру эти задушевные чудесные голоса, которые встречаются в первой трети 19го века например в немецкой романтике. Вот, например, выходящие иногда словно из веяния свежего, здорового лесного воздуха речи о духовном у такого человека, как, например, Jakob Grimm, и вы скажете себе: В эти времена в Центральной Европе нет еще и следа пустословия. Пустословие в Центральной Европе возникает только в последней третьи 19го века. Кто имеет чутье к этому, тот прекрасно понимает, как постепенно настало время возникновения того, что в связи с пустословием закономерно обязательно должно возникать, а именно: Где воцаряется пустословие, умирает переживаемая в душе, внутренне переживаемая истина. И еще нечто другое сопровождает пустословие: это то, что человек в социальной жизни не может найти человека.

Когда в голосе отсутствует душа – как это имеет место с пустословием – тогда, находясь рядом с человеком мы никак не можем понять его. Вот такое явление в последней третьи 19го века достигло своей апогеи: люди действительно становились друг другу все больше и больше чуждыми. Чем больше звучал клич о социальных реформах и импульсах, тем больше этот клич - симптомом того, что люди стали асоциальными. Из-за того, что они ничего социального больше не чувствовали, их тянуло к тому, чтобы кричать о социальном. Зверь, который голоден, кричит о пище не из-за того, что она у него в желудке, но из-за того, что ее там нет. Душа, кричащая о социальном, кричит не потому, что она проникнута социальным, а потому, что социального в ней нет. Таким образом человек постепенно пришел к такому состоянию, которое можно охарактеризовать как полное отсутствие потребности сблизиться с другим человеком. Сам этот процесс мало кто осознает, но результат его всем виден. Люди ходят, минуя друг друга. Каждый интересуется в основном лишь самим собой.

А что это такое, что, возникнув в последней трети 19го века, в 20ом веке стало особо обыденным в социальном отношении между людьми? Ныне вы опять и опять можете слышать вот такое предложение: Это – моя позиция! Вот так люди говорят: Это – моя позиция. Каждый имеет какую-то свою позицию. Как будто так уж важно, какая у тебя позиция. Дело в том, что в духовной жизни позиция столь же преходяща, как и в жизни физической. Вчера я занимал позицию в Дорнахе, а сегодня – здесь. В физической жизни – это две различные позиции. Важно то, чтобы иметь здравое желание и здравое сердце осматривать мир с любой позиции. Но люди сегодня не желают того, что они могли бы обрести с разных позиций; важнее для них эгоистически отстаивать собственную устоявшуюся позицию. Но в таком случае человек самым резким образом отгораживается от окружающих. Если кто что-нибудь скажет, просто не обращаешь внимания: ведь у тебя уже есть своя позиция. Но так не можешь сблизиться с другими. Сблизиться между собой можно, если уметь свои разные точки зрения объединять в совместном мире. Но этот совместный мир ныне полностью отсутствует. Совместный мир для людей существует только в духе. А дух отсутствует.

Это второе. А третье вот в чем: В целом на протяжении 19го века мы, как центральноевропейское человечество, постепенно стали довольно слабовольными. –Слабовольными в том смысле, что мысль уже не обретает силы закалить волю таким образом, чтобы человек, который ведь является существом мыслящим, мог бы формировать мир исходя из стихии своих мыслей.

Да, мои дорогие друзья: если говорят о том, что мысли стали блеклыми, то не следует перековывать это в другое утверждение, будто для человеческой жизни не нужно иметь мыслей. Дело лишь в том, что мысли не должны быть такими слабыми, чтоб застревать в голове. Они должны быть настолько сильными, чтобы сквозь сердце, сквозь всего человека дойти потоком вплоть до ступней. Ибо в самом деле лучше, если в нашей крови пульсируют не только красные и белые кровяные частицы, но вместе с ними и мысли. Несомненно, очень ценно, если человек обладает также сердцем, а не только мыслями. Самое ценное же – если мысли обладают сердцем. А это нами совершенно утрачено. Мысли, которые нам принесли последние 4 – 5 столетий мы уже не можем устранить. Но эти мысли должны обрести сердце.

И видите ли, теперь я совсем поверхностно хочу вам сказать, что живет в ваших душах. Вы выросли, познакомились со старшим поколением. Это старшее поколение представило себя в словах. Да слышали вы – только пустословие. В этом старшем поколении перед вами предстал элемент сугубо антисоциальный. Один шел мимо другого. В этом старшем поколении вы встречаете и немощь мысли проникать, пульсировать сквозь волю и сердце.

Скажем так: держаться при помощи пустословия, антисоциального конвенционализма, голой жизненной рутины вместо сердечной, задушевной жизненной общины было возможно, пока еще присутствовало наследие предыдущих поколений. Это наследие приблизительно к концу 19го века было исчерпано. И так вы видели нечто, что вообще не имело способности говорить вашим душам. Ничего не было, что могло бы говорить к душе. И вот вы чувствовали, что где-то в глубине, как раз в центральной Европе, присутствует нечто, что имеет глубочайшую потребность вновь обрести то, что когда-то жило за пустословием, за конвенционализмом, за рутиной. Вновь переживать истину, человеческую общность, опять ощущать задушевность всей духовной жизни. А где это? Так говорит некий голос внутри вас.

И часто, хоть и не в ясной и четкой формулировке, но все же четко и ясно на заре двадцатого века можно было наблюдать вот такое взаимоотношение молодого человека со старым. Старый человек утверждает: Это – моя позиция. Ну да, к концу 19го века вот и все постепенно успели обзавестись позициями. Один стал материалистом, другой идеалистом, третий реалистом, четвертый сенсуалистом, и так далее. Все они имели свои позиции. Но постепенно, под влиянием пустословия, конвенционализма и рутины позиция забралась на ледяную корку. Наступил духовный ледниковый период. Дело было только в том, что лед был тонким; и так как позиции людей утратили чутье собственного веса, они не проваливались сквозь лед. Кроме того, в своем сердце они были холодны и корки льда не согревали. А молодые стояли рядом со старшими, эти молодые с горячими сердцами, еще не умеющими говорить, но горячими. Эти проломили лед. А младший чувствовал не: вот это моя позиция, но чувствовал он: я теряю почву под ногами. Мое собственное сердечное тепло проламывает лед, который образовался из пустословия, конвенционализма и рутины. Хоть даже не в четкой формулировке – ведь в наше время мало кто что-нибудь четко формулирует – но явление такое присутствовало, такое явление, которое можно наблюдать и теперь.

[...]

(перевод с немецкого)



1) Gedankenlosigkeit
2) Gesinnungslosigkeit
3) Willenlosigkeit
© Raymond Zoller
К немецкому варианту