Klamurke Belletristika

Гибель Саланов

В годы, предшествующие тому роковому событию, вследствие которого Саланы покинули Ласточковый Кордон и бесследно исчезли, в Саланском государстве царствовала королева Аита I, которая отличалась такой красотой, что у послов, из далеких стран приехавших в Саланское царство, захватывало дух от изумления, и хотелось им у себя дома тоже иметь такую королеву.

Не зря Саланы гордились своей королевой; да не только красавицей была Аита I, а еще отличалась она такой изумительной мудростью и предусмотрительностью, что под ее руководством Саланское царство процветало как никогда.

Но, естественно, не все Саланы любили свою королеву; ведь как ей, при всей её мудрости, преуспеть в том, чтобы угодить всем ее подданным без исключения; да к тому же по историческому опыту мы даже знаем, что, чем мудрее человек, тем больше у него врагов. И в самом деле: не мало было тех, кто тайком ненавидел королеву и жаждал ее гибели. Среди последних был, например, Борис Зайчин. Борис Зайчин в свое время сочинил какой-то героический эпос, в котором тогдашний король Лорино III, отец Аиты, был представлен великодушным и сверхмудрым властителем; после чего благодарный король назначил его генералом. - После интронизации Аиты он такой же эпос написал и в честь новой королевы; но вместо ожидаемой благодарности королева тут же отстранила его от должности и вручила ему рекомендательное письмо на должность писаря, в котором она особо хвалила его «красивый и очень разборчивый почерк».

Оставшиеся после ее удивительного исчезновения дневниковые записи показывают, какое огромное значение имело для нее это «безграмотное вычурное сочинение»; ибо оно обратило ее внимание на состояние руководства армии, где «кишит пустыми льстецами да бездарными карьеристами» и где «полностью отсутствуют способные специалисты, которые честно и ради дела занимались бы своей работой».

Преемником Бориса Зайчина стал Степан Володин. – Степан Володин до своего неожиданного назначения работал пастухом. Он быстро освоился со своим новым кругом задач, полководцем был превосходным, и за время его командования, вплоть до его смещения, ни одному врагу не удалось переступить саланскую границу.

Назначение Володина произошло просто и дельно, в полном духе смелой трезвости королевы Аиты: Во время прогулки она случайно увидела Володина-пастуха с его отарой и стала наблюдать, как он работает. При этом у нее сложилось впечатление, что это «интеллигентный и честный человек, умеющий держать под контролем большие массы». Причем она понимала, что «командовать армией, естественно, гораздо сложнее, чем пасти отару»; но все же она считала, что «этот человек, несомненно, лучше подойдет к посту главнокомандующего, чем пустой и льстивый карьерист Зайчин» и что «тем более он производит впечатление, что в нем таятся какие-то еще не выявленные способности.»

Таким образом Степан Володин был назначен главнокомандующим, и вскоре он стал проявлять такое изумительное умение, что даже из далеких стран полководцы приезжали в Саланию, чтоб у него учиться. Под его руководством за короткое время разложенное саланское войско превратилось в высокодисциплинированную армию. Энергично и целенаправленно он посвящал себя многочисленным задачам и при этом проявлял такие способности, о которых он, останься он пастухом, даже сам никогда не узнал бы. Но в обращении он остался скромным и приветливым, как будто он все еще работал простым пастухом. Честолюбие ему было чуждо; да к тому же он не скрывал свое убеждение, что солдатская профессия – это какой-то обусловленный временной обстановкой абсурд, который при поумневшем человечестве сам собой отпадет; и откровенно он признавался, что не может понять, почему людям нужно резать друг друга. Но ввиду того, что при данных условиях отменить армию нельзя, то, естественно, надо иметь армию настоящую, а не что-нибудь, что армией просто называется. - И вот все свои силы он отдал организации армии. Как генерал он действовал четко и справедливо, и почти все уважали его. Среди тех, кто не уважал его и тайком надеялся на его гибель, был, например, его предшественник Борис Зайчин; но и немало бывших подчиненных, которых он за непригодностью вынужден был уволить или разжаловать, ненавидели его. - Подобно королеве Аите он безошибочно мог обнаруживать в человеке таящиеся в нем неиспользованные способности; и при необходимости найти для какого-нибудь поста подходящего человека, предпочтение он отдавал тем кандидатам, в которых он чувствовал стремящиеся к развитию задатки. - Однажды он сидел перед своим домом и отдыхал, когда увидел идущего по дороге бродячего паяльщика. Случайно он заглянул в лицо этого человека. Он спохватился, встал, подошел к нему и стал беседовать с ним; и после короткой беседы он дал ему заказ в казармах организовать водоснабжение; и уже несколько месяцев спустя этот бывший бродячий паяльщик управлял водоснабжением уже всего саланского царства. И прекрасно справлялся со своей задачей; как, впрочем, без исключения все, кого обнаруживал безошибочный глаз Степана Володина.

Такая кадровая политика шла как раз по линии самой королевы. В своих записках она где-то заметила, что «способный и деятельный человек имеет склонность вверять ответственные задачи таким же способным и деятельным»; и что «только способный и правдивый человек имеет возможность отличать подлинные способности от способностей показных»; что зато «дурак зацепляется за формальности и в своем стремлении к власти предпочитает собирать вокруг себя таких, кто слабее его, так как над ними легче властвовать. Способный и правдивый же человек не хочет властвовать, а, как свободный среди свободных - способствовать развитию людей.» И, подобно Степану Володину, она мечтала о том, что когда-нибудь ее профессия станет ненужной: «Так как способный привлекает способного и поддерживает его, то мыслима какая-то цепная реакция человеческого развития, которая, в конце концов, приведет к тому, что люди откроются друг другу и без всяких королей самостоятельно возьмут свои дела в собственные руки.» - Но до этого было еще далеко; и не везде ей так везло как с командованием армией. Ведь нужно работать с теми, кто есть; и не каждый такой масти, как Степан Володин.

Весной четвертого года царствования Аиты на Саланию напали Кромбахцы. Саланская армия под командованием Степана Володина долгие месяцы умело и мужественно отбивалась, и за все это время ни одному вражескому солдату не удалось переступить саланскую границу. – Враги, поняв, что ничего у них не получится, уже готовились к отступлению – как вдруг в лице бродячего работорговца саланское царство настигла погибель.

В тот день в покоях королевы Аиты появился слуга и доложил о прибытии торговца, который просит об аудиенции. «Торговец?» - ласково спросила королева. «Он хочет продать что-нибудь?» - «Нет,» кратко ответил слуга. «Покупать хочет. Саланских женщин.» - «Саланских женщин?» Королева насторожилась. «Работорговец, значит. Или торговец женщинами. Странно, что такая профессия по сей день еще существует… Ладно, приведите его.»

Королева Аита ненавидела работорговство; и после своей интронизации она первым делом в Салании отменила рабство. Но, с другой стороны, она всегда питала живой интерес к людям и к разнообразным их судьбам и деятельностям; так что для нее было вполне естественно принять этого человека с ненавистной ей профессией и побеседовать с ним.

Вскоре слуга впустил мужчину средних лет, с умным, благородным лицом. Гость слегка поклонился:

«Мне сказали, что при вашем дворе отменили церемониал,» улыбнулся он.

«Слишком уж больно, когда сквозь блестящую поверхность церемониала просвечивает темная обывательская пошлость,» извинялась королева. «Поэтому я церемониал отменила, и зато старалась собирать вокруг себя честных и интеллигентных людей, которые умеют создавать свои живые формы общения.»

«Очень здравый подход,» с уважением ответил торговец. «Впрочем, оказавшись в вашем царстве я тут же заметил, что дышится в нем свободнее, чем в других странах. Осанка у людей прямая, достойная, глаза их смотрят ясно и самоуверенно. Особенно женщинам это очень идет.»

«Вот поэтому вы хотите покупать саланских женщин?» улыбнулась королева.

«Ваш сотрудник вам об этом, значит, уже успел сообщить…» Гость вынул из кармана портсигар. «А курить можно?»

«Пожалуйста,» кивнула королева. «Впрочем, я очень рада, что господина Вишнёвского вы называете моим сотрудником. Такое название при дворе, к сожалению, еще не внедрилось.»

«Я сам некоторое время работал королем…» Гость закурил. «Осточертели мне эти маскарадные лица лакеев и слуг. А увидев вашего господина Вишнёвского, я сразу понял, что это – не лакей, а нормальный человек, который просто выполняет вверенную ему работу и при этом сознает свое достоинство. Тут само собою напросилось назвать его вашим сотрудником.»

Аита ничуть не была удивлена, что ее собеседник – бывший король. - «А почему вы не старались устранить лакейство в вашем царстве? Если вверенные вам люди сами по себе не могут почувствовать свое достоинство – то нужно им помочь. Ведь именно в этом и есть задача королей…»

«Когда меня в молодости обучали королевским делам, мне об этом никто не говорил,» кратко заметил бывший король. «Но мне нравится ваша точка зрения, и по сути, пожалуй, это именно так.»

«Да и мне в свое время обязанности монарха преподнесли совсем по-другому,» улыбнулась королева. «Но ведь зачем на всю жизнь застревать в том, чему нас научили в молодости…. А спросить можно, почему вы больше не король?»

«Из-за того, что я сместил себя,» ответил гость. «При дворе мне стало тесно.»

«Бежали?» удивилась королева Аита. «А королевство ваше просто бросили?»

«А мне тогда не показалось, будто я что-нибудь бросаю,» отмахнулся бывший король. «Настоящих дел не видел. С утра до вечера сидеть на троне да смотреть на лазающих вокруг лакеев? Скучно ведь да нет никакой пользы. Только вот на вашем примере я увидел, что можно стать выше наученного и что даже король может найти себе полезное применение.»

«Это именно так,» улыбнулась королева Аита. «Вы, значит, сместили себя. А какими путями вы потом стали работорговцем?»

«Я торгую именно женщинами,» поправил гость. «Это не работорговля в общем смысле слова, а нечто совсем другое .»

«Почему нечто другое? Вы торгуете правом распоряжаться телами живых людей. Какая тут разница – мужчина, женщина…»

«Не совсем,» улыбнулся бывший король. «С некоторой более возвышенной точки зрения, вы, конечно, правы; и я не скрываю, что эта точка зрения мне даже доступна. Но если на все это смотреть с учетом психических моментов, то дело выглядит несколько по-другому. Ведь не следует забывать, что мужская и женская психика значительно различаются друг от друга и что женщина физическую неволю воспринимает совсем по-другому, чем мужчина.»

«Над этим вопросом я еще не думала,» призналась королева.

«А как вам думать над этим вопросом,» добродушно заметил торговец. «При том отношении, которого вы придерживаетесь относительно ваших королевских задач, вы вынуждены беспрерывно находиться на самом высоком духовном уровне, и нету у вас времени еще уделять внимание низинам человеческой души. Ведь вы почти что святая!»

«Низины души мне вполне доступны, и не раз я думала тайком заниматься их исследованием.» Королева слегка покраснела. «Но вы правы: королевские обязанности в том виде, как я их понимаю, требуют полной внутренней и внешней самоотдачи, и поэтому для низин не остается ни сил ни времени. Но расскажите о них! Вы, кажется, хорошо разбираетесь, и это возбуждает мое любопытство. Ведь вы, по-видимому, располагаете достаточной внутренней широтой и должны быть в состоянии описать низины с точки зрения вершин.»

«Просто мерзость, когда сами низины начинают говорить…» Торговец скорчил гримасу. «Словно кваканье из болот… Только тот достоин разврата, кто свободным полетом умеет подниматься выше него. А самое недостойное – это внутреннее порабощение.»

«Звучит убедительно,» сказала королева.

«Пока я был королем, я был пленником какой-то тупой обрядности,» продолжил бывший король. «Таким же пленником я был, как те, кто, с виду служили мне. А по сути не мне они служили, а, вместе со мной, каким-то глупым традициям да неосмысленным обрядам. Тогда я это еще не осознавал до полной ясности, а только смутно чувствовал, что застрял в какой-то каше. Заниматься чем-нибудь общеполезным – в этой каше никак не мог; да мне было и не до полезного. Но и наслаждаться тем, что выглядело властью, - никак не было возможности. - Сил у меня не было, чтоб, оставаясь на месте, подняться выше этой муры и все разглядеть с птичьего полета; и вот единственным выходом осталось бегство.»

«Это мне понятно,» задумчиво сказала королева.

«Вы сильнее меня,» продолжил бывший король; «восхищаюсь, как вы сумели чисто внутренними усилиями освободиться от этих пут и, с свободного обзора, создавать что-то совсем новое. Такой силы у меня не было. Проблемы вокруг власти и неволи остались во мне как вязкий туман…. И вот я решил встретить эти смутные вопросы в открытом бою путем торговли женщинами.»

«Не совсем вникаю,» заметила королева.

«Я стараюсь как-то обрисовать в общих чертах…,» Бывший король закурил новую сигарету. «Знаете – есть женщины, которые по-настоящему процветают только в неволе. То есть, если уметь их вести и если соблюдать их достоинство… Мужчины в неволе погибают; это не для них. А мне было интересно узнать: что это такое, когда вне знакомого мне обряда у меня есть власть над человеком. Я отложил себе определенную сумму денег; и, освободившись от своего королевского сана, нанял себе помощников и стал путешествовать по свету, чтобы скупить первую партию невольниц. Первой моей рабыней стала 18-летняя крестьянская дочь. Семья ее жила в нищете; деньги, за которые я купил их дочь спасли их от голодной смерти. Я приказал девушке раздеться и показывать себя со всех сторон; после чего я родителям отдал договоренную сумму. Лицо у нее было благородное, тело красивое, и в глазах ее играла какая-то изумительная смесь из страха и любопытства. И я, кто еще недавно был королем, первый раз в жизни ощущал чары власти. Мои помощники наложили ей цепи, и мы увели ее с собой.»

«И что с ней стало?» спросила королева.

«Учительницей стала,» засмеялся торговец.

«Учительницей?» изумилась королева.

«А что ей не стать учительницей? Во время привала к нам примкнул заблудившийся ребенок, и она стала заботиться о нем. Ребенок и дальше сопровождал нас, бегал рядом с ней, а она, на цепи у моих помощников, все время с ним говорила. В конце концов я приказал снять с нее цепи; и когда я более внимательно побеседовал с ней, я понял, что это – человек с недюжинными способностями, и заодно вспомнил плачевное состояние педагогики в моем бывшем царстве. Я спросил, нет ли у нее охоты открыть свою школу; на что она ответила, что она – невольница и обязана делать то, что я ей прикажу. Я сказал ей, что в таком случае я, конечно, освободил бы ее, так как такой работой можно заниматься только на свободе, делая все по собственному усмотрению; и что, при ее желании, я могу ей открыть такую возможность. Обдумав мое предложение, она ответила, что перспектива эта, в принципе, ее устраивает, но что все же предпочитала бы сначала смотреть на мир, изучать жизнь и для этого еще год или дольше оставаться рабыней. – Так я оставил ее в неволе и через некоторое время продал ее одному коллеге, который с крупной партией невольниц собирался на Восток. Три года спустя я случайно увидел ее на невольничьем рынке одном и выкупил ее назад. Гораздо дороже, впрочем, чем я ее продал. Она вдоволь успела изучить мир да жизнь и теперь была готова осуществить мое тогдашнее предложение. Я поехал с ней в мое бывшее царство и своему преемнику предложил помочь ей открыть свою школу; на что тот сразу согласился. Я освободил ее; и созданная ею школа уже вскоре стала пользоваться отличной репутацией.»

«А интересно, как для того чтоб, наконец-то, развить таявшиеся в вас задатки свободного управления людьми вам пришлось стать работорговцем,» улыбнулась Аита.

«Как я вам уже говорил: Когда я еще был королем, я был пленником традиций,» ответил работорговец. «В молодости я учился, что такое король, да что ему делать. О свободном управлении людьми и об органичных социальных отношениях мне тогда никто ничего не говорил; и даже если б стали говорить об этом, то разве только в виде вычурного пустословия, как, впрочем, и обо всем остальном: словесные личины без содержания.»

«А это удивительно!» воскликнула королева. «Чтоб сбросить шоры и разобраться в человеческих ценностях, вам понадобилось пройти сквозь опыт античеловеческой профессии; и, чуя выход из мрака, смело шли вперед. Что для обывателей засасывающее болото – для благородного человека может стать спасением. Я в восторге!»

«А я в восторге, что так сразу и так метко вы все поняли,» удивился бывший король.

«Но зато мне непонятно, почему вы, наконец-то разобравшись на таком сложном пути познания, не сворачиваете в просторы более гуманные?» сказала Аита. «Даже в вашу старую профессию вы могли бы вернуться и придать ей новое содержание.»

«Вы ведь сама знаете специфику нашей профессии, и несомненно вам известно, что гораздо проще сместить себя с трона, чем восстановить себя на нем,» улыбнулся бывший король. «Но главная проблема даже не в этом. Дело в том что, работая работорговцем я нахожусь ближе к народу; больше имею возможностей вмешиваться и быть полезным…»

«Причем вы ведь не простой работорговец, а торговец женщинами,» улыбнулась Аита. И робко добавила: «А меня вы могли бы продавать?»

«Вас?» удивленно переспросил торговец. «А как мне это понять?»

«В буквальном смысле,» ответила королева Аита, уже менее робко. «Допустим, вы предлагаете меня на невольничьем рынке – меня купил бы кто?»

«Ну, в общем-то – вы ведь королева,» пробормотал бывший король.

«А что? На рынке, естественно, вы не будете предлагать меня в виде королевы, а в виде невольницы…. Будучи королем, вы сместили себя и стали торговцем женщинами. А почему бы и мне не сместить себя, чтоб стать рабыней?»

«А вы, значит, всерьез…» Голос бывшего короля звучал уже более уверенно.

«Всерьез.» Королева покраснела. «Конечно всерьез. Когда вы сказали, что существуют женщины, которые по-настоящему процветают только в рабстве – я сразу поняла, что вы правы, и что и я сама отношусь к этим женщинам.» Она еще больше краснела. «Знаете, у меня бывают такие особенные мечтания…»

«Мечтания?» Торговец смотрел с интересом и пониманием.

«Именно мечтания…» Королева Аита все более краснела. «Днем, опираясь на унаследованную власть, я царствую над саланским народом; а ночью мечтаю о том, как я сама извиваюсь в когтях чужой власти, подвержена чужому произволу… Унаследованную мною власть я рассматриваю как задачу и никогда не стала бы злоупотреблять ею по собственному произволу. Власть же, в когтях которой в своих ночных мечтаниях я извиваюсь – это чистейший произвол; и это возбуждает меня до крайности…. А вы как считаете: я гожусь в невольницы?»

«В невольницы годитесь,» ответил торговец. «После того, что вы мне только что сказали – не может быть вопросов. Трудно мне, правда, допустить, что вы всерьез думаете о таком варианте; но отвечая на ваши вопросы буду исходить из того, что – всерьез.»

«А я вполне всерьез», возразила Аита.

«Как бы то ни было… Я вас предлагал бы или как педагога, или по линии эротики. Касательно последнего применения требовалось бы провести тщательный осмотр соответствующих ваших физических данных; но даже без этого осмотра я предполагаю, что вы относитесь к первой степени качества и что продать вас будет не трудно.»

«Государственный бюджет и так подходит к нулю…» задумчиво сказала королева. «А вы думаете, что продажа моей особы дала бы знать о себе в нашем бюджете?»

«Точная цена зависит от оценки ваших физических данных,» ответил торговец. «Однако даже при самой высокой оценке на бюджет вашей страны это вряд ли окажет влияние. К тому же следует отметить, что страна ваша находится в довольно сложном военном положении, при котором смена правления может повлечь за собой самые роковые последствия.»

«Мой преемник разберется,» отмахнулась королева.

«Прошу правильно понять меня: было бы для меня великой честью и немалым удовольствием иметь вас в моем ассортименте. Но, что касается положения дел в вашей стране, то вы обладаете редкими способностями, которые вряд ли можно предположить у вашего преемника. А может быть было бы предпочтительнее применить эти способности для решения насущных проблем? Продать вас в рабство можно и потом. Я могу оставить вам свою визитку…»

«А я хочу броситься в пропасть именно сейчас, а не потом,» возразила королева. «Не отрицаю, что мой двоюродный брат, кто в случае моего отбытия должен стать моим преемником – пьяница и бабник. Да ведь я все же во время своего правления на главные ответственные места успела назначить способных и добросовестных работников; так что вряд ли он может что-нибудь испортить…»

«Разве только способных и добросовестных работников заменить своими фаворитами,» вздохнул бывший король. «Но распоряжайтесь, как вам угодно; я буду к вашим услугам.»

«Вы когда можете расценивать меня?»

«Хоть сейчас, если хотите.»

«Важные дела не надо откладывать. Сейчас позову писаря Зайчина, чтоб тот все записал да приготовил контракт… Как генерал он никуда не годился; но зато у него замечательный почерк…»

«Это разве тот знаменитый Борис Зайчин? О нем мне что-то рассказали. Похоже, он вас не любит.»

«Он ненавидит меня,» улыбнулась Аита. «Отчего ж не обрадовать его таким маленьким удовольствием? Я хочу, чтоб он присутствовал, когда вы будете расценивать меня и чтобы вы ему все диктовали. И во время этой процедуры вы должны забыть о том, что я – королева; во время расценки я буду товаром, и больше ничего…»

«А для Зайчина удовольствие это будет отнюдь не маленькое,» ухмылялся бывший король.

«Да и я сама не хочу отказать себе в таком чудесном переживании при переходе в новую жизненную эпоху!» смеялась Аита. вскочила и поцеловала бывшего коллегу в губы.

«Как невольница вы, несомненно, будете не менее очаровательной, чем как королева…» Он сел на трон и притянул ее к себе на колени. Аита вначале не сопротивлялась, потом вывернулась из его объятий.

«Оставьте меня; еще я королева,» смеялась она. Сегодня же смещу себя. Последнее мое распоряжение будет гласить так, что по той цене, о которой во время расценивания вы договоритесь с господином Зайчиным, я должна быть продана в вашу собственность. А обряд моей передачи в вашу власть должен разработать господин Зайчин.»

Вскоре в своих покоях Аита в присутствии бывшего короля и писаря Зайчина снимала свои королевские облачения и все то, что она носила под ними, и подверглась тщательному изучению своих женских достоинств.

Профессиональным взглядом торговец осматривал все изгибы ее тела, чуткими движениями ощупывал ее груди, ее талью и бедра; и сидевший рядом писарь Зайчин под диктовку его все записывал.

И всего лишь несколько часов спустя на быстро сколоченном помосте Аита перед народом по придуманному Зайчиным обряду была переведена из сана королевы в статус рабыни. В королевских своих облачениях она поднялась на помост, увещевала народ жить в ладу с ее преемником; потом разделась догола, ее привязали к столбу, и лично Борис Зайчин стал стегать ее розгой. По первоначальному замыслу он собирался высечь ее плетью; но против этого торговец возразил, не желая, чтоб его товар повредили. После стегания ее отвязали; она надела легкую прозрачную одежду; на нее наложили цепи, заперли её в стоящую на носилках клетку и унесли прочь.

Два дня спустя ее двоюродный брат и преемник, Лорино IV, уже успел со всех ключевых постов сместить назначенных Аитой специалистов да заменить их своими фаворитами; и ровно две недели после того, как Саланы продали свою королеву в рабство – они изникли.

© Raymond Zoller

К немецкому варианту